Иоанн Миролюбов,
ст. наставник Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины,
доктор теологии
ст. наставник Рижской Гребенщиковской старообрядческой общины,
доктор теологии
Единоверие: церковно-исторический феномен или актуальная проблема современности
Можно назвать несколько причин, которые вызывают интерес к настоящему форуму со стороны православноверующих старообрядцев. С одной стороны, значительная часть старообрядцев всех согласий всегда весьма болезненно переживала трагедию русского церковного разделения, ибо всякое раздирание Тела Христова не может не ранить душу искренне верующего человека. С другой стороны, часть так называемых старообрядцев-беспоповцев сознают аномальность своего церковно-канонического устройства, сложившегося в силу исторических событий XVII века, и прилагают определенные усилия к изучению возможности восстановления церковной иерархии и полноты Святых Таинств.
Уходящее столетие давало реальные надежды на восстановление русского церковного единства, но оно же было ознаменовано новой серией трагических расколов и разделений. Обстоятельства времени должны заставить сегодня всех русских православных христиан внимательно относиться к любой инициативе, способствующей достижению церковного единства, высоко ценить любые конкретные результаты в этом направлении. С особенной зоркостью следует обратиться к историческим попыткам достижения церковного единения, критически их переосмыслить, сопоставить с проблемами современности. Таким образом, внимание к такому русскому церковно-историческому феномену, как Единоверие, обусловлено и актуальными, насущными проблемами дня сегодняшнего. При этом заранее следует оговорить, что непременным условием действенности любых шагов на пути к церковному единению является искренность и взаимное доверие, желание честно извлечь уроки из прошлого, как бы горько и болезненно эти уроки сейчас ни воспринимались.
Первое, что необходимо признать при историческом изучении Единоверия, что само это церковное движение далеко не вполне выполнило изначально возлагаемые на него задачи, а сам термин в историческом сознании старообрядцев имеет скорее отрицательное, чем позитивное смысловое значение. Причина этого кроется в обстоятельствам возникновения Единоверия, формулировке поставленных перед этим церковным движением задач и конкретных способах их реализации Традиционные или современные традиционалистские старообрядческим источники обычно склонны сравнивать единоверие с унией, прочня вошедшей в православное сознание как явление негативное[1]. К сожалению, для таких параллелей имеются исторические причины. Можно сказать, что сама по себе абстрактно замечательная идея унии (от лат. unio - союз, единство, объединение) в конкретном воплощении при попытке соединения римо-католичества и православия (Лионская, Ферраро-Флорентийская, Брестская унии) имела по крайней мере два однозначно отрицательных аспекта: во-первых, от православных требовался значительный и недопустимый вероучительный компромисс впрямую искажающий догматическую традицию Древней Церкви (проблема filioque, исключительная сакрализация папского престола и т. д.); во-вторых, введение унии обусловливалось внешнеполитическими обстоятельствами и происходило под прямым и жестким принуждением светских властей. Поскольку же принятие старообрядцами единоверия имело под собой не только безусловные идеальные мотивы (восстановление церковного единства), но и внешнее принуждение, это обстоятельство позволяло идейным противникам перехода в единоверие искать] соответствующие аналогии в истории заключения церковной унии с Римом. Православное Российское государство XVIII-XIX веков в силу своей особой природы не знало разделения церковных проблем от сугубо светских, государственных - отсюда попытки преодоления церковного раскола использованием полицейских и даже военных сил, экономическое и правовое давление на старообрядцев, в особенности из состоятельных слоев, вынуждающее их принимать Единоверие помимо] внутренних убеждений, в сущности - насильно. Следовало бы при этом заметить, что при органическом единстве в Российской империи светских и церковных властей, политика внутреннего отношения к старообрядцам определялась все же светской императорской властью (при этом, конечно, находились церковные иерархи, всячески ей потакающие), поэтому гораздо важнее сегодня обращаться не к историческим обстоятельствам введения единоверия, а к внутреннему содержании» «идеологии» этого церковного движения. С другой стороны, невозможнее не считаться с исторической памятью старообрядцев, дорожащих ею и болезненно воспринимающих её игнорирование.
Обратимся непосредственно к идеям единоверия, сформулированным задолго до утверждения Св. Синодом «Правил единоверия», представ¬ленных в 1800 году московским митрополитом Платоном (Левшиным). Еще в 60-е годы XVIII столетия новгородский митрополит Димитрий (Сеченов) и псковский епископ Гедеон (Криновский) представили на рассмотрение Св. Синода свои заключения о возможности совершения богослужений в православных храмах по старому обряду на условиях церковного единения. Их выводы сводились к следующим четырем положениям: 1) желательно в Церкви иметь полное согласие ее членов не только в делах веры, но и в обрядах; 2) при единстве веры «по снисхож¬дению к совести немощных» в Церкви может быть дозволено употреб¬ление «различных обрядов, при православном знамении последних»;
3) дозволение употреблять старые обряды не входит в противоречие с клятвами собора 1667 года, как принесёнными не на обряды и «не за обряды»; 4) употребление старых обрядов может быть спасительно лишь в лоне Православной Церкви [2].
Из этих положений не требовал бы никаких комментариев лишь п. 4, если бы не известные расхождения во мнениях при определении крите¬риев истинности и границ Православной Церкви (при любом расколе каждая сторона остаётся в твёрдом убеждении, что вне Церкви находится именно противная сторона). После снятия клятв соборов 1666/67 годов Поместным Собором РПЦ 1971 года неактуальным становится и об¬суждение п. 3, хотя его неискренность способна воздействовать на совесть старообрядцев и доныне: ведь само по себе осуждение за непо¬слушание церковной власти и удаление в раскол было бы правомочно, если бы собственно раскол имел место до московских соборов 1666/67 го¬дов, а не был бы спровоцирован их деяниями и фактически совершен их клятвами.
Главная же ущербность изначально заложенных в установление единоверия идей видится в первых двух положениях. Практически они объявляют учреждение единоверия делом временным, конечной целью которого является полная унификация русских церковных обрядов, а старый русский церковный обряд признаётся лишь терпимым и явно ущербным. Можно сказать, что вся дальнейшая история единоверия, в которой даже на протяжении XIX столетия обретается немало светлых и искренних сторон, была борьбой с этими первоначально неверными установками, их полное переосмысление, вплоть до совершенно иных J порою противоположных выводов.
Если «Правила единоверия» 1800 года содержали в себе явно дискриминационные нормы по отношению к придерживающимся в лоне РПЦ старых обрядов (запрещён переход из новообрядчества в единоверие, преподание Св. Тайн единоверческими священниками новообрядцам допускалось лишь в исключительных обстоятельствах и т. д.) то постепенно эти нормы либерализуются. Но и при некотором измене¬нии «Правил единоверия» в 1881 году подтверждалось, что «учреждение единоверческих церквей последовало по снисхождению Православной Церкви для облегчения отторгшимся от неё пути возвращения в лоно Церкви» [3].
Взгляды на единоверие как учреждение временное и направленное, в конечном счете, на унификацию обрядов (т. е. замену старых новыми)] при категорическом отказе признать равные возможности в употреблении обоих обрядов, вплоть до манифеста о веротерпимости 1905 года высказывались совершенно откровенно. Так, в учебнике для духовных семинарий наиболее авторитетного по тем временам исследователя старообрядчества профессора Санкт-Петербургской духовной академии проф. П. С. Смирнова «История русского раскола старообрядства» дается такое определение: «Единоверие есть условное единение старообрядцев с Православной Церковью: во имя союза с Церковью «старообрядцы принимают от неё законное священство. Церковь же дозволяет им содержать старые» обряды и книги» [4]. Из этого определения следует 1) единение носит условный характер, причем полному единению, очевидно, мешает отсутствие обрядового единообразия; 2) старообрядцам лишь дозволяется держаться старого церковного обряда; 3) двукратное употребление кавычек по отношению к старому обряду должно, видимо, подчеркнуть заблуждение старообрядцев, что они придерживаются более древних обрядов. Не менее откровенны рассуждения проф. П. С. Смирнова в том же учебнике, по которому обучались все будущие священно¬служители, о попытке единоверцев в 1877—78 годах несколько смягчить «Правила единоверия» 1800 года. Напоминая, что смысл утверждения! единоверия по митрополиту Платону состоит в том, чтобы, снисходя к! отторгшимся от Церкви, облегчить путь возвращения в нее, предложения единоверцев не могут быть удовлетворены полностью, так как будут способствовать расширению «влияния единоверия на православие, а не! на раскол» и в них видится «желание сближения не единоверия с православием, что было бы согласно с назначением единоверия, а православия с единоверием, что не одно и тоже» [5].
Следует заметить, что снисходительное или даже подозрительное отношение со стороны Св. Синода к единоверию было обусловлено не столько предвзятым отношением к древним русским церковным обрядам (их древность подвергалась сомнению или вовсе отрицалась), а скорее догадками, что среди единоверцев имеют хождение вместе с идеями церковного единства и идеи обособления единоверческих приходов, вплоть до создания независимой или автономной единоверческой иерархии.
Эти догадки имели под собой определенную почву. Мысли о создании собственной иерархии высказывались и до официального учреждения единоверия, и в течение всего XIX столетия. Особую остроту принимали полемические выступления петербургского единоверческого священника Иоанна Верховского, не только резко критикующего в 60-е годы существующие «Правила единоверия» («платоновское единоверие безжизненно, бессмысленно, пусто, лживо»), но и открыто призывающего к учреждению самостоятельной иерархии, объединяющей единоверцев со старообрядцами всех согласий, учащего, что нужно не единоверие, а «соединенство святое и без упрека древлеправославное» [6]. Однако истоки «центробежных» настроений в единоверии, мотивы предпринимаемых попыток восстановления собственной автономной иерархии следует искать прежде всего в неканоничности устройства самой Синодальной Церкви, утере в ней под давлением государства древних традиций соборности и воцарению духа казенности, замкнутости духовенства в особое сословие.
Установление начал веротерпимости в 1905 году привело единоверие в качественно совершенно иное состояние. Уже в 1906-1907 годах Четвертый миссионерский съезд в Киеве и 6-й Отдел Предсоборного присутствия декларировали равночестность старого и нового обрядов, а вскоре происходит и отмена дискриминационных пунктов в «Правилах единоверия». Единоверие перестало быть «движением в одну сторону»: решениями Поместного Собора РПЦ 1917-1918 годов даже разрешался переход всей новообрядческой общины в единоверие, учреждался единоверческий епископат (викарный).
Исторические события, сопутствующие возвращению РПЦ к православному каноническому устройству, прервали естественный ход внутрицерковного строительства. Тема единоверия в мятежные годы Гражданской войны и большевистских репрессий, к сожалению, оказалась практически не охваченной церковно-историческими исследованиями. Между тем, роль единоверческих церковных деятелей в смутное для России время начала XX столетия представляется нам весьма назидательной для современности. Имея перед собой идеал древнерусского церковного устройства, единоверцы избежали крайностей русской церковной смуты в виде обновленчества, сотрудничества с антицерковной властью и т. д. Общая историческая судьба многих архиереев того времени (новообрядческих, единоверческих, старообрядческих), их взаимное общение между собою свидетельствуют о близости их духовных идеалов, о том, что лишь безбожные антихристианские силы могли помешать тогда подлинному восстановлению русского церковного единства.
Обращаясь к сегодняшней действительности, можно констатировать, что, несмотря на весьма скромное свое нынешнее положение, единоверие живо, и из состояния вынужденного антицерковным режимом анабиоза оно вышло с определенным потенциалом оживления своей деятельности, хотя провести генетическую связь между сегодняшним единоверием и историческим, платоновским становится все труднее. Радикальным образом изменились многие обстоятельства, определяющие весь ход церковной жизни. Изменилось само единоверие, изменилось его положение в Русской Церкви, должны измениться и вновь определиться его цели.
Прежде всего, самым существенным образом изменилось положение Русской Православной Церкви в Российском государстве. Коренным образом церковное сознание и мироощущение верующих изменили события XX столетия: кровь мучеников за веру, глумление над святынями, почти всеобщее забвение родных корней, манкуртизм, возрождение язычества, нашествие неокультов, псевдорелигиозных и сатанинских учений, всеобщая моральная деградация и нравственная распущенность, манипулирование массовым сознанием, насаждающее культ порока, наживы и агрессии и т. п. Перед Церковью встала проблема поисков своего места в больном, зомбированном обществе, обозначилась задача сохранения и передачи нравственных христианских ценностей в секулярном мире. Встала и проблема значения церковного обряда, домашнего церковного уклада в повседневной жизни современного православного человека.
Интересно, что, пытаясь представить читателю психологически ущербный образ старообрядчества, проф. П. С. Смирнов приводит как бы обобщенный взгляд со стороны старообрядцев на современное ему общество: «Современное состояние общества есть состояние упадка; современные порядки жизни государственной, общественной и домашней есть зло: раскол чуждается этих порядков в понятиях и сторонится по возможности на практике, в будущем ожидает еще больший упадок» [7]. Но, мы видим, что этот эсхатологический взгляд на окружающий мир ныне свойственен сознанию далеко не только старообрядцев. Ценности православного вероисповедания плохо вписываются в новый «мировой порядок», поэтому христианство пока в нём лишь терпимо.
Дух современной цивилизации одинаково чужд старообрядцам и новообрядцам; действительность настойчиво призывает православноверующих русских людей думать сегодня не только об общих исторических корнях, но и о единстве православной веры, православного мироощущения. Сейчас становится ясно, что враг у русских православных людей общий. Чуждаться церковного единства, избегать попыток к преодолению разобщенности ныне, по-видимому, могут только люди духовно неразвитые, недалёкие, либо сознательно выполняющие задачу разрушения Русской Церкви и русского национального самосознания.
О близости духовных идеалов РПЦ и старообрядчества сегодня говорит не только схожее восприятие действительности, но и спонтанное возвращение к древним канонам церковного искусства, принципам соборности, активной роли в церковной жизни мирян. В русском церковном народе пробуждается глубокий интерес к своему прошлому, церковной старине. Предпринимаются попытки понять и переосмыслить историю, разгадать причины роковых трагедий. Приходит понимание того, что раскол XVII века - явление во многом закономерное, кроющееся в глубинах национального менталитета и особенностях национальной психологии.
Современное старообрядчество представляет из себя сегодня картину весьма разнородную, мозаичную. И не столько из-за прежнего деления на изолированные друг от друга согласия (в этом как раз произошла определенная консолидация, и многие мелкие течения практически исчезли), сколько из-за разобщённости, потери связей даже внутри одного согласия. События уходящего столетия лишили старообрядчество своей социальной опоры - классов, владеющих частной собственностью. С исчезновением имущих слоёв и традиционной русской деревни старообрядчество потеряло и главное свое отличие от остального православного мира - сакральность быта, непоколебимость домашних устоев, особенности семейного воспитания. Более чем трехсотлетнее бремя гонений развили в старообрядчестве целый ряд новоприобретенных качеств - помимо явно позитивных, нередко упоминаемых многими исследователями и публицистами, также и такие, которые, по меньшей мере, вызывают неоднозначную оценку (замкнутость, недоверчивость и т. д.). Некоторые согласия тяготеют к филетизму (так называемому поповству), некоторые даже к сектантству, переосмыслению свято¬отеческого учения (в так называемом беспоповстве).
Можно сказать, что в возрождении, очищении от вынужденно приобретённого в лихие годы сегодня нуждаются и старообрядцы, и новообрядцы. Что касается старообрядчества, то его позитивное значение для сегодняшнего Православия можно оценивать в нескольких! аспектах - как со стороны существа хранимых духовных ценностей, так и со стороны опыта выживания в секулярном мире.
После фундаментальных работ проф. Н. Ф. Каптерева, проф. Е. Е. Голубинского (1912) и других церковных историков, более никто не берется! оспаривать древность, по крайней мере, большинства хранимых старообрядцами русских церковных чинов, обрядов и обычаев. Но для понимания изначальных движущих сил старообрядчества важно осознание того факта, что раскол XVII века произошел не из-за обряда, а изменения духовного идеала русского церковного общества того времени. Это особенно хорошо видно на примере существенного и принципиального изменения всех форм церковного искусства. (Тем более, замечательно нынешнее возвращение к каноническим формам церковного искусства - в иконописании, архитектуре, частично в пении и т. д.). В XVII веке перестраивалось мироощущение русского человека, секуляризировался быт, усваивались ценности западного мира. Одновременно происходил передел многих сторон церковной жизни, в том числе и канонических: менялись принципы устройства и управления Церковью, подвергались забвению начала соборности, избираемое духовенства, между духовенством и паствой воздвигалась сословная стена. Как сегодня (проблема ИНН), так и в прежние времена христианское самосознание болезненно воспринимало утерю «степеней свободы» — закрепощение крестьянства, паспортизацию, запись в сословия и т. п. Можно назвать и другие факторы, способствующие в свое время распространению старообрядчества, но при этом нельзя не увидеть, что они сегодня уже не разделяют русских людей, а скорее объединяют.
К началу XXI столетия хорошо видно, что характерной особенностью русской церковности является традиционализм. Поэтому в известной мере правы были многие историки русского народа, приходящие к заключению, что старообрядчество есть самобытное проявление русского право¬славного самосознания. Природа Церкви Христовой не интернациональна, а многонациональна; единство Церкви может проявляться и в ее многообразии, отражающем национальные особенности. Обрядоверие есть серьёзная церковная болезнь, но свойственна она была многим сторонникам нового обряда не в меньшей мере, чем сторонникам старого. К счастью, современное церковное сознание, кажется, готово принять идею о безболезненном сосуществовании в единой Церкви нескольких богослужебно-обрядовых традиций.
При этом, однако, не следует упрощать саму схему разделения: догмата как некой неизменной составляющей, и обряда как составляющей вариативной, меняющейся. Конечно, обрядовая сторона церковной действительности постоянно менялась, но всегда находилась в соответствии с догматом, служила его выражением. Форма не есть содержание, но она не может быть и случайной по отношению к содержанию. Форма должна быть адекватна содержанию, тем более форма церковного обряда, несущего в себе огромную дидактическую и психологическую нагрузку.
Нынешнее возрождение интереса к старым русским церковным обрядам во всей их совокупности основано, видимо, не сколько на их научно доказанной древности, сколько на особом духовном притяжении, одухотворённости, возможности говорить о них не столько категориями эстетическими, сколько собственно религиозными, не душевными, а духовными.
Русский церковный раскол XVII века дал много уроков последующим поколениям. Назовем два не единственных, но достаточно важных урока. Во-первых, особенности национально религиозного самосознания в церковном строительстве ни в коем случае не следует игнорировать. Не следует этими особенностями излишне обольщаться, их идеализировать, так как они могут иметь и свои негативные черты. На эти черты постепенно можно влиять, корректировать, но не считаться с ними нельзя [8]. Во-вторых, изменение любых внешних форм выражения вероучения (богослужебных исследований, церковной утвари и т. д.) может выражаться введением нового, но не отрицанием прежнего. Иначе говоря, процесс изменения внешних форм выражения вероучения есть процесс постепенный, эволюционный, а не революционный.
Другой стороной старообрядчества, способной оказаться полезной в сегодняшних условиях церковной и общественной жизни, есть исторические уроки его существования, примеры адаптации к самым нелегким условиям быта, примеры взаимопомощи и самоорганизации. Особое значение сегодня может иметь изучение опыта организации тру; и домашнего быта старообрядческих предпринимателей. Оставаясь традиционалистами в семейном укладе и консерваторами по своим религиозным убеждениям, эти люди сумели таким образом организован свои промышленные предприятия, что там применялась самая современная по тому времени технология производства, организация труда! и быта работников. Ни русскому обществу прошлого, ни, рискнём добавить, мусульманскому обществу сегодняшнего дня не приходило в голову, копируя технологию Запада, перенимать и духовные идеалы] Становление православного предпринимателя сегодня немыслимо без обращения к опыту прошлого, без восстановления национально-религиозного самосознания.
Итак, начало нового тысячелетия для русского народа ознаменовано не только тем, что современный человек, увы, мыслит, воспринимает и оценивает окружающий мир иначе, чем в предшествующих поколениях, но и принципиально иным положением Церкви в обществе, возникновением принципиально иных проблем в самой Церкви, в частности, проблемы поиска соответствующих православному вероучению уклада жизни, модели поведения (лучше сказать - выживания) в современном секуляризованном обществе, отвергающем всякую религиозную мотивацию поведения. Но осознание духовного кризиса общества способствует переоценке исторического достояния, позволяет преодолевать предвзятость в оценке исторических фактов. Возможным результатом выхода из общественного кризиса является переоценка духовных ценностей, очищение исторической памяти и национального самосознания, возвращение к Традиции. Возвращение же к Традиции маловоцерковлённым сознанием нередко вульгаризируется, проявляется в виде церковного радикализма (в том числе и в виде возвращения исключительно к прежним внешним формам, воспринимаемым, в зависимости от глубины исторической памяти, весьма субъективно) или «православного фундаментализма», основанием которого служит чаше всего вовсе не православие и даже не христианство. История старообрядчества (за исключением, разумеется, радикально настроенные согласий и сект), особенно первых двух десятилетий XX столетия, хранит в себе много уроков сочетания верности Традиции с восприятием нового, отрицания духа новой секулярной цивилизации с усвоением полезных достижений этой цивилизации.
Возвращаясь к современному положению единоверия в РПЦ прежде всего, следует уяснить, что оно стоит перед необходимостью осмыслить свое состояние, определить новые цели и перспективу, найти новое обоснование своему существованию. Глубина христианского сознания, а не прагматический расчет направляет сегодня сердца искренних ценителей православного богослужения к его древним формам. Само по себе это может происходить, а в известной мере и происходит, вне исторического старообрядчества и независимо от него. Но, с другой стороны, и в старообрядческом церковном обществе находится какая-то его часть, пусть пока и не самая значительная, которая не только глубоко скорбит о русском церковном разделении, но и ищет пути его преодоления. Таким образом, перед вчерашним единоверием стоит ныне своего рода дилемма: считать себя лишь литургическим движением, самопроизвольно возникающим в недрах воцерковляющегося народа, или вновь развиваться в виде особой церковной структуры, имеющей генетическое основание в историческом (платоновском) единоверии и ставящей своей задачей, помимо собственного развития и привлечения интереса всей Церкви к древним русским богослужебным формам, еще и установление конструктивного диалога с историческим старообрядчеством для нахождения в нем сочувствия к своей деятельности и возобновления интереса к поиску церковного единства. Впрочем, вероятно, возможен и поиск какой-то промежуточной формы, сочетающей в себе черты того и другого. Ясно, однако, что если современное единоверие будет осознавать себя скорее литургическим движением, то и в этом случае должна возродиться какая-либо форма внутренней организации, позволяющая устанавливать общение, формулировать и обсуждать возникающие проблемы и, что чрезвычайно важно, издавать периодическое издание, способное публиковать не только хроникальные или исторические материалы, но и поддерживать соответствующие дискуссии. Во втором случае может идти речь уже об организации в какой-либо форме канонической структуры, то есть союза приходов РПЦ, придерживающихся старого обряда и канонических правил, имеющих большую или меньшую степень внутренней автономии относительно других приходов. С учетом принципиально изменившихся за столетие обстоятельств, это потребует нового экклесиологического осмысления положения единоверческих приходов в лоне РПЦ.
Серьезными недостатками современного единоверия представляется нам отсутствие вообще какой-либо формы организационного объединения и соответствующего нынешнему времени канонического обоснования бытия единоверческих приходов. При безнадежном устаревании прежних правил существования единоверия в реальности любой единоверческий приход сейчас находится в полной зависимости от симпатий или антипатий к нему местного архиерея. Отсутствие регулярного взаимного общения привело к тому, что до сих пор отсутствует концепция современного единоверия, не сформулированы его цели и задачи, соответствующие сегодняшнему времени. Как следствие - существенное разномыслие среди самих единоверцев относительно своего места и роли в РЦП. Нам приходилось видеть единоверческие приходы, стоящие на высокой степени понимания происходящего в окружающей действительности и глубоко интегрированные в основной контекст духовной жизни современного Православия, но встречаются и случаи, когда доминирует установка на протекционизм, в сущности, ничем не отличающаяся по своему характеру от аналогичной установки в старообрядческих согласиях.
В качестве позитивного примера, когда литургическое благочестие успешно сочетается с благочестием бытовым, с высокой напряженностью духовной и интеллектуальной жизни прихода, а верность древним церковным традициям не приводит к изолированности от общецерковной жизни, можно привести поморскую общину в г. Ири штата Пенсильвания (США), принявшую в середине 80-х годов церковную иерархию и Св. Таинства от Русской Православной Зарубежной Церкви [10]. Эта община в своей деятельности руководствуется особым уставом, отличным в некоторых важных деталях от типового устава приходов РПЦЗ (так называемого нормального устава). В частности, согласно своему уставу община полностью распоряжается своим материальным имуществом, имеет право сама избирать себе священнослужителей и даже решением общего собрания выходить из подчинения Архиерейскому Синоду РПЦЗ (в случае вероучительных или канонических разногласий). Духовенство Иривской общины состоит в каноническом подчинении старообряд¬ческого епископа Даниила, выступающего против изоляционистских тенденций в управлении Зарубежной Церковью. Интересно отметить, что Иривская община категорически избегает применения к себе определения «единоверческая», так как по своему происхождению и по мотивам И условиям присоединения к РПЦЗ принципиально отличается от единоверческих общин XIX столетия. Такое мнение представляется имеющим под собой серьезное основание - вместе с формулировкой новых целей единоверия, переосмыслением его задач, разработкой новых правил существования, целесообразно скорректировать и название этого церковного движения, претерпевающего качественное видоизменение. Поскольку соборным признанием равночестности старых и новых церковных обрядов РПЦ фактически снимает с определения «старо¬обрядческий» какую-либо негативную смысловую нагрузку, находящиеся в лоне РПЦ приходы, где богослужения совершаются по дониконовским книгам и чинопоследованиям, вполне могут называться старообряд¬ческими или старообрядными.
В своей деятельности будущему объединению старообрядных приходов РПЦ, если таковое будет создано, предстоит немалый труд во многих направлениях церковной жизни. Помимо участия в решении ранее упомянутых нами теоретических и практических задач (обоснование возможности сосуществования в Церкви нескольких исторических форм богослужения и необходимости церковного единения, раскрытие православному народу красоты древнего богослужения и т. д.), можно обозначить и некоторые другие области, где мнение единоверцев могло бы иметь определенный вес. Так, например, голос союза старообрядных приходов мог бы обратить более пристальное внимание священноначалия РПЦ к форме совершения богослужений в древних исторических храмах, многие из которых являются общенациональной святыней. Беда состоит в том, что зачастую никакой проблемы при богослужениях в таких храмах вовсе не видится, хотя многие истинные ценители церковного искусства проявляют озабоченность: не всякое произведение церковных компози¬торов уместно под древними сводами старинных храмов, не говоря уже о зачастую вызывающей одежде хористов и хористок. Речь здесь идет если не о переходе на дониконовский чин в таких храмах, то хотя бы о соблюдении чувства меры и гармонии.
Существует еще одна серьезная проблема в РПЦ, озабоченность в решении которой могли бы высказать и единоверческие приходы - это вопрос о погружательном крещении. Несмотря на многократные напоминания Святейшего Патриарха и местных архиереев, поворот к канонически правильному совершению Св. Таинства происходит недопустимо медленно, со множеством оговорок и отговорок. Между тем, вопрос о неправильном совершении Таинства Св. Крещения остается сегодня, зачастую, главным соблазном для находящихся вне РПЦ старообрядцев, желающих церковного объединения или реального сближения. Святоотеческие правила указывают на одну форму совершения таинства (трехкратное погружение), а отступления от этой формы, известные из древних источников, православное Св. Предание никогда не считало другими возможными историческими формами, а лишь исключениями, имеющими должное достаточное основание (отсутствие воды, болезнь крещаемого и т. п.). Философы говорят: «Исключение ! подтверждает правило», т. е. исключение должно быть исключением, и его невозможно путать с правилом. Когда исключение теряет свое изначальное определение в каком-либо явлении и смешивается с правилом, правомерно говорить уже о качественно другом явлении.
Возможно, назревает необходимость создания в недрах одного из отделов Московского Патриаршего структурного подразделения, занимающегося сбором информации о непрерывно умножающихся в православной среде церковных разделениях и расколах. Такая информация нуждается в систематизации и серьезном анализе. Многое в зарождении и развитии большинства церковных разделений современности угадывается заранее и может быть изучено типологически, при этом важным может оказаться детальной знакомство с историей старообрядческого раскола. Современная богословская наука должна вновь углубленно заняться фундаментальными для православной догматики понятиями о Церкви, ее сущности, Таинствах и необходимости единства. Требуется дать взвешенную оценку неологизму «экклесиологическая ересь» и ответить на другие вопросы, вызываемые и современными разделениями. Опыт исторического единоверия может сказаться при этом полезным; как, например, можно называть «сергианство» экклесиологической ересью, лишающей Церковь благодати, если под эту оценку гораздо лучше подходит «обер-прокурорство», в благодатности которого из новообрядцев никто нисколько не сомневается.
Время покажет, значительны ли духовные силы у нынешних ревнителей древнего благочестия, не пройдет ли увлечение внешней стороной, пусть и совершенной, в ущерб внутреннему содержанию. С нашей стороны, хотелось бы пожелать сторонникам старых обрядов в РПЦ помощи Божией и памяти об ответственности перед Всевышним: средства (обряд) не должны заменять собой цели - спасения во Христе Исусе.
Примечания
1. См., например: Единоверие задумано наподобие западной унии // Старообрядчество: Опыт энциклопедического словаря. М., 1996. С. 94.
2. См. Братское слово. 1883. № 5. С. 229-239; Православное обозрение. 1875. Кн. Ш. С. 431-432.
3. См.: Церковный вестник. 1880. № 6. С. 7.
4. Смирнов П. С. История русского раскола старообрядства. СПб., 1895. С. 207.
5. Смирнов П. С. Указ. соч. С. 263.
6. Братское слово. 1892. № 1. С. 624.
7. Смирнов П. С. Указ. соч. С. 5.
8. Объяснять происхождение старообрядчества исключительно невежеством народа равносильно признанию в собственном духовном невежестве, нелюбви и непонимании психологии собственного народа.
9. При этом следует иметь в виду, что интерес к единоверию со стороны старообрядческих согласий будет в очень значительной мере зависеть от наличия или отсутствия в этой канонической структуре собственного епископата.
10. Разделение Русской Церкви на Патриаршую Зарубежную нам представляется обстоятельством временным, испытывающим совесть русского человека, глубину его религиозного сознания.
Опубликовано: Православное единоверие в России / Сост. П. Чубаров, В.Н. Павлов. - СПб.: Изд-во РГПУ им. А.И. Герцена, 2004. - С. 39-53